Переводчик - Страница 34

Нартов повернулся. Никто из разведчиков даже и не пытался скрыть свое презрение к лейтенанту.

— И кому, какое дело, какой я закончил ВУЗ? — спросил Олег срочников.

Бойцы немного расступились. Все смотрели на него с совершенно одинаковым презрением. Олег в очередной раз почувствовал, что ни в коей мере не может управлять этой толпой. Никакой устав не сможет заставить бойцов подчиниться ему. И как только Иванов умудряется «строить» их?

— A чего лезете без очереди? — спросил боец с азиатскими чертами лица. Это явно был боец из «крутых».

Олег подумал, что не знает, что и сказать на это заявление. Когда его молчание уже стало заметно, он, наконец, нашелся:

— Я не вижу очереди. Стоите, как базарные бабки…

— He надо нас оскорблять. Мы не для этого сюда приехали, — отозвался тот же боец.

— Фамилия, солдат? — спросил Олег.

— Сержант Май-оол, — отозвался боец. — A вам-то что?

— Знать буду, — усмехнулся Олег. Ему совершенно не хотелось портить с бойцами отношения. Еще памятны были прения с караулом. — A теперь встань в очередь и меньше болтай. Тем более что перед тобой офицер стоит…

Май-оол не нашел что ответить на слова Нартова и промолчал.

Получив завтрак, Олег вернулся в палатку. Там он быстро поел и, проверив связиста, завалился на топчан «отдыхать лежа».

Спать ему долго не пришлось. Кто-то за палаткой громко крикнул, и он проснулся. Встал, помотав головой. Романов сидел за рабочим столом и рассматривал карту. Шумов стоял возле радиста, что-то объясняя ему. Дневального в палатке не было. Спросить где он, Олег постеснялся.

Испив из бачка воды, он вышел из палатки. Дневальный стоял тут же. Спросил закурить. Олег отдал ему предпоследнюю сигарету.

— Кури…

Вышел Романов. Уходя, бросил:

— Караул проверь…

Солнце стояло уже высоко. Воздух был заметно теплее, чем ночью. Новый день старой войны…

Метрах в сорока от палатки штаба пять бойцов копали яму, видимо под блиндаж. Они уже упарились и скинули бушлаты. C их спин валил пар.

Олег несколько мгновений смотрел на них и вдруг подумал: «отбудут здесь свой срок и поедут по домам, если, правда, живыми останутся. И никто не заставляет их убивать…». Олега пробила мелкая дрожь. Перед глазами стоял пленный чеченец, которого он должен был расстрелять. Наверняка он не боевик, а только сознался в этом под давлением обстоятельств, для спасения своей жизни…

Вдруг Олегу стало противно он понимания, что именно собой представляет война. Вдруг он с особой остротой увидел в войне чудовищное преступление, покрытое, тем не менее, ореолом героизма, славы и справедливости. Какой бред! Война — это ужас, страх, боль, скорбь. Война — это смерть, это бесчестие, это жестокость. И не может война так подаваться в кино и книгах, как это есть на самом деле.

Олег двинулся по направлению к караульной палатке. Возле входа стоял Мишин.

— Замучил ты меня своими проверками, — устало сказал начальник караула.

— Извини, Устав. Давай «постовку», пропишу проверку.

Володя посторонился, приглашая Олега в палатку. B палатке двое караульных играли в шашки. Третий из бодрствующей смены ломал на дрова снарядные ящики. Еще трое спали на нарах. Олег сел за стол и начал заполнять постовую ведомость. После караула Нартов пошел по расположению отряда и незаметно для самого себя дошел до палатки медицинского пункта. Из палатки доносились голоса, и он решил войти.

Саша Кириллов сидел на корточках и рассматривал резаную рану на ноге старшины-контрактника из роты Самойлова. Старшина морщился от боли, но терпел и вслух свою боль не выказывал. Саша, чтобы облегчить старшине страдания, сказал:

— Рана пустяковая, на «гражданке» ты бы ко мне с такой раной и не пошел бы.

— Правильно, — усмехнулся старшина. — Я бы врача на дом вызвал…

Кириллов повернулся, и увидел Нартова.

— Привет, — кивнул врач. — Проходи…

Саша закончил бинтовать рану, и сказал старшине:

— Такую повязку мог бы и сам наложить. Вот тебе антибиотики, пей каждые четыре часа по одной таблетке. Завтра утром приходи на осмотр. От выполнения боевых задач я тебя освобождаю.

— A это зачем? — старшина криво посмотрел на врача. - He надо мне освобождения. Я могу бегать. Как на меня пацаны смотреть будут?

— Еще набегаешься. Еще навоюешься, — Саша хлопнул старшину по плечу: — Иди.

Когда старшина вышел, Кириллов повернулся к Олегу:

— Рассказывай. Что болит?

— Да, собственно, ничего не болит. Разве что душа…

— Это у всех здесь болит. Это побочное явление любой войны. Так что сильно по этому поводу не переживай. A что, собственно, ты так распереживался? На боевые, вроде, не ходишь…

— Да так. Утром мне приказали расстрелять чеченца. Разве можно вот так просто взять и убить?

— Можно, — махнул рукой Кириллов. — Запомни, Олег, это — война. Здесь цена человеческой жизни равна цене патрона. C этим нужно просто смириться, и принимать это как должное. Или быстро свихнешься. Ты его расстрелял?

— Ты что? — Олег замахал руками. — Я же не палач!

— Значит, ты еще не перестроил свою психику на боевой лад. Ну, ничего. Это дело вполне поправимое. Скоро будешь убивать пачками, и на завтра уже не будешь об этом помнить…

Саша так скривил лицо, что, было, не понятно говорит он правду, или так жестко шутит. Поэтому Олег не знал, как ответить. Он промолчал.

— Может, дать тебе успокоительного? — спросил Кириллов.

— Давай, если не жалко… — пожал Олег плечами.

Врач вынул из ящика какие-то таблетки, и дал Нартову пару штук. Олег проглотил таблетки и запил их водой.